«…ВЕСНОЮ В ЮЖНОМ СОЧИ»
/К 120-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Н.ЗАБОЛОЦКОГО/
Рано утром 10 июля 1949 года турбоэлектроход бросил якорь на сочинском рейде (мол еще не был построен), и пассажиров на катере переправили на берег. Семью поэта Николая Заболоцкого встречали родственники жены, Екатерины Васильевны Заболоцкой (в девичестве Клыковой): сестра Ольга Васильевна, её муж и сын.
Семья поэта разместилась в тесной комнатке «барачного» двухэтажного дома у подножия Бытхи. Теперь уже и не всякий старожил вспомнит здание непритязательной архитектуры по Курортному проспекту 94/12, снесённое в 80-х годах прошлого века. Не украшала его никогда мемориальная доска, возвещавшая прохожему, что именно здесь в 1949 году прожил несколько дней поэт Николай Заболоцкий и здесь написал строчки, ставшие прологом к классически ясным стихам зрелого мастера:
Слова – как светляки с большими фонарями.
Пока рассеян ты и не всмотрелся в мрак,
Ничтожно и темно их девственное пламя
И неприметен их одушевлённый прах.
Но ты взгляни на них весною в южном Сочи,
Где олеандры спят в торжественном цвету,
Где море светляков горит над бездной ночи
И волны в берег бьют, рыдая на лету.
Любителям старины не стоит сокрушаться о том, что временное пристанище поэта не уцелело. И не потому, что дом не представлял собой никакой архитектурной ценности. Слишком уж напоминал он своим унылым видом (и внутренним смыслом бытовавшего в народе названия «12-й барак») то, что довелось пережить Николаю Заболоцкому в 1938-45 годах в сибирских лагерных бараках, где в «содовой грязи одного сибирского озера осталось здоровье» его сердца.
Н.Заболоцкий в этот свой приезд в Сочи был не просто грустен – невесел, а как-то особенно поглощён внутренней невидимой работой души. Сын поэта Никита вспоминает: «В один из вечеров был устроен поход в открытый кинотеатр прибрежного санатория на опереточный фильм «Цыганский барон». Возвращаясь домой, недовольный плохой кинокартиной и, сожалея о напрасно потерянном времени, Заболоцкий остановился передохнуть не обрывистом берегу моря. [Кинотеатр был летним и располагался на территории санатория Ворошилова. Чтобы подняться от него к дому №12, «старому сердечнику» в неполных 46 лет просто необходимо было остановиться и передохнуть]
Пока дети ловили светлячков, летающих около кустов каких-то южных растений, он стоял поодаль у обрыва, под которым шумело море, и вдруг стал торопить идти всех домой, так как с моря надвигалась гроза. Казалось, он тяготился прогулкой и был погружён в какие-то свои мысли, а между тем запечатлел в сознании и рой светлячков, и шум моря, и громыханье далекой грозы». И всё увиденное слилось, преобразившись, в стихотворении, которое Заболоцкий прочитал родным через несколько дней:
Сливая целый мир в единственном дыханье,
Там из-под ног твоих земной уходит шар,
И уж не их огни твердят о мирозданье,
Но отдалённых гроз колеблется пожар.
Дыхание фанфар и бубнов незнакомых
Там медленно гудит и бродит в вышине.
Что жалкие слова? Подобье насекомых!
И всё же эта тварь была послушна мне.
Натуралистически запечатлённый пейзаж на наших глазах превращается в философское откровение: слово несёт в себе источник света, озаряющий мрак. Оно так же, как светлячок может быть тускло-серым или светящимся, золотым, манящим (да каким угодно!) – в искусных руках Творца.
Магия одушевлённого слова волновала Николая Заболоцкого неотступно. Вариантом сочинского стихотворения «Светляки» стал набросок из рукописей пятидесятых: «Под поверхностью каждого слова // Шевелится бездонная тьма».
В 1949 году семья Заболоцких остановилась в Сочи по пути из Гурзуфа в Грузию. По впечатлениям от этого плавания было написано стихотворение «На рейде»:
Туманным кругом акварели
Лежала в облаке луна,
И звёзды еле-еле тлели,
И еле двигалась волна.
Под равномерный шум прибоя
Качались в бухте корабли.
И вдруг утробным воем воя,
Всё море вспыхнуло вдали.
И в ослепительном сплетенье
Огней, пронзавших небосвод,
Гигантский лебедь, белый гений,
На рейде встал электроход.
Возможно, строчки эти складывались в строфы здесь, в нашем городе. Ведь на большинстве фотографий, запечатлевших семью Заболоцких в Сочи, поэт отсутствует. Скучно и утомительно было ему лицезреть красоты модного сталинского курорта: избыточно декоративными казались ему виды, так не похожие на «пейзажи» недавнего лагерного прошлого. Он позволил уговорить себя лишь однажды – 11 июля 1949 года:
«На другой день после похода в кинотеатр вся семья Заболоцких поехала в Хосту посмотреть знаменитую самшитовую рощу. На автобусе добрались до Мацесты и затем на катере – до Хосты. После купания в море и обеда в станционном ресторанчике пришли к оползневому лабиринту, заросшему старым тиссом и корявым самшитом, по стволам которых спускались фантастические бороды мха. Николая Алексеевича очень утомила эта прогулка, и он рвался домой. Ни волшебный лес, ни горные потоки, ни развалины старого замка не привлекали его».
Это было в 1949 году. А первое знакомство с Сочи состоялось в 1937 году. Тогда Н.Заболоцкий приехал в наш город «посуху» – ленинградским поездом. Эта история начиналась житейски банально: «Последнее время я погибал от массы работы, выступлений и разных заседаний. Наконец, мой перевод Руставели <…> подписан к печати и должен выйти к юбилею» (10.XI.37. Сочи). «Кончив все эти хлопотливые дела, я удрал в Сочи, чтобы немного вздохнуть и воспользоваться остатками южного лета. Кроме того, мой ангионевроз уже давно гнал меня на Мацесту» (12.XI.37. Сочи).
Внешняя канва событий как бы подтверждает намерения поэта «немного вздохнуть и воспользоваться остатками южного лета»: «Сегодня уже пятый день, как я в Сочи, беру мацестинские ванны, наслаждаюсь ясными тёплыми днями, морем и полным отдыхом. Погода здесь стоит отличная. Морские купания мне запрещены, но купаются здесь уже только старые энтузиасты этого дела, т.к. в море холодновато. Солнце днём, однако, припекает порядочно, и немало народу разгуливает в белых костюмах». Эти описания примерного курортника отражают лишь поверхностный слой жизни Н.Заболоцкого в Сочи. Почти непроизвольно («для себя») поэт начинает набирать новые впечатления: «Живу в санатории Наркомзема [ныне – «Золотой колос»]. Учреждение приличное и любопытен состав отдыхающих: знатные комбайнёры, животноводы, колхозники, которым есть что порассказать… интернационал полный».
Это заметки на память, «на всякий случай». А всерьёз занимает Н.Заболоцкого другое: «На будущий год у меня большая работа: нужно переложить на русский стихи «Слово о полку Игореве» – работа интересная и ответственная». (Ответственная, потому что 1938 год был объявлен юбилейным и посвящён «Слову о полку Игореве, так же, как 1937 был пушкинским).
Теперь уже с уверенностью можно сказать, что замысел новой работы приобрел реальные черты в Сочи. Заявка в издательство детской литературы на стихотворную обработку «Слова о полку Игореве» для детей старшего возраста датирована 9 декабря 1937 года, то есть сразу же после возвращения с курорта.
Имея в запасе опыт перевода поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», законченной перед самым отъездом в Сочи, Н.Заболоцкий не сомневался, что «Слово о полку Игореве» покорится его таланту. Но, как всегда, основательно готовился к работе. В его личной библиотеке сохранилась книга А.С.Орлова «Древняя русская литература XI-XVI вв.», изданная в 1937 году, с многочисленными пометами. Она была с поэтом в Сочи. Также как и сам текст «Слова».
Интерес к памятнику древнерусской литературы был продиктован не только предстоящим в 1938 году юбилеем «Слова о полку Игореве». В Сочи, вдали от дискуссий и окололитературной суеты, вдали от литературных собраний и проработок1937, поэт с провидческой ясностью осознает: «писать о своем видении природы и о больших проблемах современности опасно. Самостоятельная трактовка этих тем невозможна». А писать, что требуется, – значит изменять самому себе, своим принципам и взглядам.
Уже в марте 1938 года, перед самым арестом, были готовы переводы «Вступления» и первой части древнерусского памятника. Что требовало не только проникновения в дух и слог текста, но предполагало создание своей концепции перевода. О том, что такая программа была выработана Н.Заболоцким в конце 1937 года, свидетельствует письмо поэта Н.Л.Степанову от 26.01.1945 г. из Алтайского края, когда расконвоированный ссыльный вновь обратился к поэзии: «Недавно я послал тебе телеграмму с просьбой выслать мне текст «Слова о полку Игореве» <…> я хочу возобновить в голове памятник и припомнить ту концепцию, которая сложилась у меня в старые времена».
В 1937 году Н.Заболоцкий прожил в нашем городе ровно месяц – с 8 ноября по 8 декабря. В третьей палате первого корпуса санатория Наркомзема он читал книги и писал письма в Москву, Тбилиси и, конечно же, в Ленинград, домой, – жене и сыну: «Уважаемый Никита Николаевич! Пишет вам профессор Пичужкин из города Сочи. Сегодня я послал вам книгу «Приключения Травки». Из этой книжки вы узнаете много нового… Скоро я ещё напишу вам».
Это забавное послание интересно не только тем, что добавляет серьёзному облику поэта домашние черты заботливого и любящего отца. Из текста можно сделать вывод, что в Сочи Н.Заболоцкий заходил в книжный магазин [на Пролетарском подъёме?] в поисках интересной для себя книги. А возможно, искал свой сборник стихов «Вторая книга», который был издан в Ленинграде весной, но авторские экземпляры поэт уже раздарил. В Тбилиси, куда он собирался ехать из Сочи на празднование юбилея Руставели, его ждали друзья, знакомые. Каждому хотелось подарить новую книгу.
…Два сюжета из жизни Н.Заболоцкого в Сочи разделены таким трагическим отрезком времени в 12 лет, что его не перескажешь бегло избитыми фразами о зэке, 58-й статье, о тупом изнуряющем труде, о насильственном отторжении от поэзии… о возвращении к жизни… Хотя нет, – о возвращении к жизни есть такие слова. Когда Н.Заболоцкий стал «просто ссыльным» и стал перечитывать «Слово о полку Игореве», распавшаяся связь времён воссоединилась для него в строчках древнерусского текста:
«Сейчас, когда я вошёл в дух памятника, я преисполнен величайшего благоговения, удивления и благодарности судьбе за то, что из глубины веков донесла она до нас это чудо. В пустыне веков, где камня на камне не осталось после войн, пожаров и лютого истребления, стоит этот одинокий, ни на что не похожий собор нашей древней славы <…>
Читаешь это Слово и думаешь, какое счастье, Боже мой, быть русским человеком».
Матвиенко О.И., канд. филол. наук,
зав. научно-экспозиционным отделом
Литературно-мемориального музея Н.А. Островского