«А любил я Россию — всею кровью, хребтом…»
к 90-летию со дня рождения Евгения Евтушенко
ЕВТУШЕНКО Евгений Александрович [18.VII.1933] —
поэт, прозаик, киносценарист, публицист, кинорежиссер.
Первая публикация стихов датируется 1949 годом.
Член Союза писателей СССР с 1952 года.
Лауреат Государственной премии СССР.
Почетный член нескольких Академий искусств
в Америке и Европе
Когда-нибудь на здании гостиницы Жемчужина (или на фасаде Зимнего театра) будет открыта мемориальная доска с именами самых прославленных писателей — гостей и членов жюри кинофестиваля «Кинотавр». Неважно кто возглавит список (по хронологии? по алфавиту?): Виктория Токарева или Владимир Войнович, Виктор Ерофеев или Борис Акунин, Петр Вайль или Евгений Евтушенко… Среди всех писателей, причастных к кинопроизводству, «самым-самым» останется Евтушенко. Благодаря отнюдь не любительскому и вовсе не дилетантскому интересу к искусству «cinema».
Видимое начало кинотворчества поэта — фильм М. Калатозова и С. Урусевского (1963), снятый по сценарию «поэмы в прозе» «Я — Куба». В 1979 году в кинокартине «Взлет» C. Кулиша Евтушенко предстал в главной роли — Константина Циолковского. По собственному сценарию «Детский сад» поставил одноименный фильм (1983), в котором состоялся и как режиссер, и как актер. В той же триединой ипостаси — сценарист, режиссер, актер — Евг. Евтушенко главенствовал в киноленте «Похороны Сталина» (1990).
Потому и в 2002 году поэт участвовал в работе Сочинского кинофестиваля «Кинотавр» неформально, с той неистовой страстью, которая отличает всё его творчество.
Кипение страстей «выбрасывало» Евтушенко то на позиции диссидентства, то в стан патриотов советского строя. За благопристойной поэмой «Братская ГЭС» 1964 года воспоследовало обличительное стихотворение 1968-го «Танки идут по Праге». К 100-летию со дня рождения В.И. Ленина поэт печатает поэму «Казанский университет» (1970), а в 1983-м по Москве в списках расходится стихотворение «Афганский муравей» — протест против ввода советских войск в Афганистан.
Срывы маятника зависели не от конъюнктуры — от кодекса гражданственности — «Поэт в России — больше, чем поэт...». Ибо поэзия Евтушенко — «точнейший, безотказный сейсмограф духовного состояния общества; умонастроений, менявшихся на протяжении десятилетий — от декларативных, пафосно-бодряческих лозунгов сталинской эпохи до дуновений «оттепели», от заката «перестройки» и до нынешних проблем пока еще малоопытной российской демократии» (В.Д. Оскоцкий).
Неслучайно, 12 июня 2002 года, готовясь к Творческому вечеру в Сочинском Концертном Зале органной и камерной музыки (Курортный проспект, 32), Евгений Евтушенко включит в тезисы выступления стихи «Как я верой в государство себя тешил». Но начнет своё выступление с лирики, которая знакома каждому в нашей стране, ведь это слова песни из культового новогоднего фильма «Ирония судьбы»: «Со мною вот, что происходит: // Ко мне мой старый друг не ходит, // А ходят в праздной суете разнообразные не те…»
Второе стихотворение из списка «Любимая, спи…» Евтушенко прочтет после рассказа об истории создания текста в один из поздних вечеров лета 1964 года в Гульрипши (под Сухуми). Здесь у поэта был собственный дом, и почти тридцать лет (1963—1993) он ежегодно приезжал на Черноморское побережье. Навсегда в памяти осталось зримое описание южной ночи, калитки, за которой в темноте ритмично «дышало» море, а рядом с поэтом вздыхала мохнатая дворняга. Как будто видишь всё это не на экране, а стоишь рядом, неподалёку.
Открываю сегодня томик поэта и, стыжусь своей беспамятности, да ведь это всё здесь, в стихах:
Соленые брызги блестят на заборе.
Калитка уже на запоре.
И море,
дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,
соленое солнце всосало в себя.
Любимая, спи...
Мою душу не мучай.
Уже засыпают и горы и степь.
И пес наш хромучий,
лохмато-дремучий,
ложится и лижет соленую цепь.
И море — всем топотом,
и ветви — всем ропотом,
и всем своим опытом —
пес на цепи,
а я тебе — шепотом,
потом — полушепотом,
потом — уже молча:
«Любимая, спи...»
Проговариваю «про себя» эти строки и невольно вспоминаю о гипотезе К. Паустовского, «догадавшегося», что гекзаметр Гомера (с цезурой в середине строки) родился в подражании голосу моря: слепой создатель «Илиады» услышал в «битве волн» величавую тональность, столь необходимую для эпоса.
Может быть, и рваный ритм стихотворения Евтушенко, не только прерывистая скороговорка взволнованного, мятущегося человека, и строчки «складывались», следуя ритму морского прибоя, уподобляясь гулу набегающей и ускользающей волны:
Любимая, спи...
Что причина бессонницы?
Ревущее море?
Деревьев мольба?
Дурные предчувствия?
Чья-то бессовестность?
А может, не чья-то,
а просто моя?
Любимая, спи...
Ничего не попишешь,
но знай,
что невинен я в этой вине.
Прости меня — слышишь? —
люби меня — слышишь? —
хотя бы во сне,
хотя бы во сне!
Причерноморская тема не могла не вызвать вопросов о Сочи: бывал ли здесь поэт? Проездом или всё же останавливался в городе? Оказалось, что в 1960-70-х — только проездом.
Характеристик Сочи, «эрогенной точке России», поэт не давал. Лишь сослался на поэму «Северная надбавка» (1977), непритязательную житейскую быль, «достоверный слепок, содержащий много привычных, легко узнаваемых подробностей и деталей» (В.Д. Оскоцкий). Узнаваем и Сочи, намеченный несколькими штрихами в монологах Петра Щепочкина, «простого работяги на отдыхе»:
Потом, конечно, в Сочи
с компашкой закачусь —
там погуляю сочно
от самых полных чувств.
Спроворит, как по нотам,
футбольнейший подкат
официант с блокнотом:
«Вам хванчкару, мускат!»
Но зря шустряк в шалмане
ждет от меня кивка.
«Компании — шампании!
А для меня — пивка!»
…………………………….
На этот отпусочек —
кусочек жития,
на пиво и на Сочи
имею право я!
Привычный образ города-курорта эпохи «развитого социализма», где властвуют инстинкты толпы. Толпы, похожей на расшалившихся подростков, вырвавшихся из-под опёки родных.
И как не выпить,
если там, в Сочах,
на стольких бедрах
столько хулахупов!
Инстинкты пожирают нас живьем.
Они смертельны,
но неукротимы.
Разухабистости сочинских мелкотравчатых страстей противостоит подлинность чувств — не к абстрактному понятию «Родина», а к непостижимости притяженья родной земли, которое герой ощущает «всем сердцем, хребтом». Стоя у окна поезда Пётр Щепочкин «глядел,
как небо тихо очищалось.
Невидимой вокруг была страна,
но все-таки была,
но ощущалась.
Большая ты, Россия,
и вширь и в глубину.
Как руки ни раскину,
тебя не обниму.
……………………….
Большие перемены
не обошлись без бед.
Большими были цены
твоих больших побед.
Ты вышептала ртами
больших очередей:
нет маленьких страданий,
нет маленьких людей.
Россия, ты большая
и будь всегда большой,
себе не разрешая
мельчать ни в чем душой.
Да порой в поэме «Северная надбавка» органичность синтеза ораторской патетики и бытовизма разговорной речи нарушается избыточной риторикой, публицистическими длиннотами и повествовательным многословием. Но и в этом «несовершенстве» отделки — узнаваемая подлинность бытия.
Отрывков из поэмы Евтушенко не читал. В программе выступления было стихотворение «Киоск звукозаписи». И когда речь зашла о Сочи, поэт рассказал, что в 1981 году, через год после смерти Высоцкого, его ошеломила бесстыдная надпись на одном из сочинских киосков звукозаписи «В продаже – Высоцкий». И гневные строфы сложились как-то само собой:
Бок о бок с шашлычной,
шипящей так сочно,
киоск звукозаписи
около Сочи.
И голос знакомый
с хрипинкой несется,
и наглая надпись:
«В продаже – Высоцкий».
Володя,
ах, как тебя вдруг полюбили
со стереомагами
автомобили!
Толкнут
прошашлыченным пальцем
кассету.
и пой,
даже если тебя уже нету.
……………………………………….
Володя,
как страшно
меж адом и раем
крутиться для тех,
кого мы презираем!
Но к нашему счастью
магнитофоны
не выкрадут
наши предсмертные стоны.
……………………………………..
Тебя хоронили, как будто ты гений.
Кто – гений эпохи. Кто – гений мгновений.
Ты – бедный наш гений семидесятых
и бедными гениями небогатых.
Для нас Окуджава
был Чехов с гитарой.
Ты – Зощенко песни
с есининкой ярой,
и в песнях твоих,
раздирающих души,
есть что-то
от сиплого хрипа Хлопуши!
…Киоск звукозаписи
около пляжа.
Жизнь кончилась.
И началась распродажа.
Эти стихи Евтушенко читал и в 1987 году, впервые выступая в Сочи в Летнем театре им. Фрунзе.
Как и 2002 году и на Творческом вечере в Сочинском Концертном Зале органной и камерной музыки выступление было своеобразным целостным сюжетным повествованием в стихах о жизни и творчестве поэта. Зал был полон: слушатели сидели и стояли в проходах между рядами, у сцены. Читая одно из стихотворений, Евтушенко спустился в зал. Пройдя на самый верх «амфитеатра», останавливался у кресел особо понравившихся зрительниц, обращаясь к каждой как будто к единственной.
В течение двух часов поэт читал стихи: «Людей неинтересных в мире нет», «Мед», «Казнь Степана Разина», «Куликовская битва», «Дай, Бог», «Два города», «Идут белые снеги». Последнее, программное, читал особенно торжественно.
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
да, наверно, нельзя.
Чьи-то души, бесследно
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Он обращался к нам — молодой в свои семьдесят лет. Казалось, что блики от его белоснежной праздничной рубахи скользят по лицам…
Так и хочется закончить фразу велиричаво — это был свет Звезды. Но прощальные стихи поэта, звучащие со сцены, оспаривают неуместную патетику:
Я не верую в чудо.
Я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,—
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
………………………….
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои и чужие заметая следы...
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
Он очень торопился в этот, свой последний день в Сочи, и автографы не раздавал. Торопился побывать в Гульрипши, где прожил тридцать лет, где было написано столько любимых нами строчек…
И поездку, и творческий вечер организовала Наталья Вениаминовна Никитина, начальник управления культуры г. Сочи (светлая ей память!). Она же взяла у меня кипу книжек поэта, лишь только я заикнулась: «Для музея, литературного…». Через несколько дней книги с автографами поэта и рукописные тезисы выступления (список стихов) были уже в музее.
***
У входа во многие номера гостиницы Жемчужина можно установить мемориальные таблички с именами известных композиторов, режиссёров, актёров, писателей… Текст одной из них, на двери номера 12-06, извещал бы, что здесь со 2-го по 14 июня 2002 года проживал знаменитый поэт Евгений Евтушенко.
Матвиенко О.И., канд. филол. наук,
зав. научно-экспозиционым
отделом Музея Н. А. Островского
Фотографии выступления поэта любезно предоставлены Ларисой Мироновной Чучвагой, доцентом Сочинского Государственного университета.
- Автор: Матвиенко Ольга Ивановна