Любовь и смерть Исаака Бабеля
К 130-летию писателя
9 октября 1933 года. Перрон сочинского вокзала. Бодрая музыка из репродуктора, затейливые цветочные клумбы, привокзальные пальмы, солнце — все было готово к прибытию московского поезда. Не хватало лишь кинокамеры. А жаль, – по ступенькам одного из вагонов сошёл автор легендарной «Конармии» и не менее знаменитых одесских рассказов о Бене Крике — Исаак Бабель. Вряд ли кто узнал его на вокзале — внешность у Бабеля была не героическая: «сутулый, почти без шеи из-за наследственной одесской астмы, с утиным носом и морщинистым лбом, с маслянистым блеском маленьких глаз, он скорее походил на бухгалтера или маклера». Но стороннего наблюдателя наверняка заинтересовала бы спешащая навстречу Бабелю женщина, очень красивая молодая женщина, необычайно женственная, но отнюдь не лишённая затушёванной властности, воли и энергии. Ещё более удивила бы обывателя профессия красавицы: Антонина Николаевна Пирожкова была инженером - строителем Кузнецкстроя (позднее Метростроя). Друзья шутливо звали её Принцесса Турандот. «Принцесса» щеголяла великолепным загаром – она уже месяц отдыхала в Сочи.
К сожалению, нет такой силы, которая могла бы оживить эту встречу на перроне сочинского вокзала. Чтобы мы могли услышать голос Бабеля. Конечно, его можно было принять за коммивояжера или маклера. Но, только до той минуты, пока он не начинал говорить. С первыми словами всё менялось. Устные его рассказы были сильнее и совершеннее написанных. А его парадоксальный способ ухаживать! Встретившись с Антониной Николаевной второй раз в жизни, он смутил эту очень выдержанную женщину странным предложением:
― Можно мне посмотреть, что находится в вашей сумочке? Я, знаете ли, страшно интересуюсь содержанием дамских сумочек. Осторожно высыпал всё на стол, а, рассмотрев, сложил все обратно, повертел в руках письмо от сокурсника и серьёзно сказал:
– А это письмо Вы не разрешите ли мне прочесть, если, конечно, оно вам не дорого по какой-нибудь особенной причине?
Внимательно прочитав письмо, Бабель с ещё более серьёзным, почти трагическим видом, предложил Антонине Николаевне платить по рублю за каждое последующее письмо. И первый взнос положил на стол. Пройдут годы, Антонина Николаевна забудет подробности других встреч, но эту будет помнить так же, как и встречу в Сочи у вагона поезда «Москва – Сочи».
С вокзала она и Бабель отправились в лучший отель на Чёрном море — в гостиницу ЦИК «Кавказская Ривьера». Устроившись в отдельных одноместных номерах гостиницы, в деталях обсудили маршрут путешествия по Кавказскому побережью и Кабардино-Балкарии. Сначала решили поехать на машине в Гагры — там в разгаре были съёмки кинокартины «Весёлые ребята» по сценарию Николая Эрдмана и Владимира Масса. Предвкушение встречи в Гаграх с Эрдманом и Утёсовым занимало воображение Бабеля. И он говорил об этом и в день приезда, и на следующий день, когда вместе с Антониной Николаевной они пришли в ресторан «Кавказской Ривьеры» и оказались за одним столом с двумя пожилыми дамами, одна из которых жаловалась своей соседке, что никак не может достать билет до Москвы. И тут Бабель вдруг сказал: «А у нас есть такой билет, но мы не можем им воспользоваться. Нет, нет, он бесплатный... Он нам совершенно не нужен». Этот эпизод станет первым в череде поступков Бабеля, с которым Антонине Николаевне еще предстояло смириться. Доброта его граничила с катастрофой. Он раздавал свои часы, галстуки, рубашки...
Но и в этот, первый раз, она вида не подала, бровью не повела, хотя билет принадлежал ей. Она продолжила прерванный рассказ, совсем о другом: Антонина Николаевна удивительно умела сохранять достоинство. Как-то, представляя свою спутницу, Бабель со смешком упомянул об анкетных данных «принцессы Турандот». Антонина Николаевна «взметнула на него свои светлые, какие-то по всему лицу раскинувшиеся глаза и строго на него посмотрела. Бабель не то чтобы смутился, но осёкся как-то. Но всё равно у него было очень счастливое лицо» (В. Ходасевич). Такая же, смущённо-счастливая улыбка не сходила с его лица и когда они гуляли в парке у «Кавказской Ривьеры», и когда спускались к морю. Играла музыка, предстоящая поездка подстёгивала воображение и вызывала ощущение праздника.
В Гагры они выехали 11 октября – «в тёплый, солнечный день в открытой легковой машине. Было раннее утро. Навстречу попалась закрытая чёрная машина с зарешеченным маленьким окном. <…> А, приехав в Гагры», они «застали расстроенной всю съёмочную группу и узнали, что арестовали Эрдмана. За что? Может быть, за басню, которую он сочинил. Ещё в Сочи Бабель говорил, что для него особенно приятны две встречи в Гаграх ― с Эрдманом и Утёсовым. Известие об аресте драматурга ошеломило Бабеля, но он верил: всё обойдется...
В гостинице «Гагрипш» не было свободных номеров. Но маленькая комнатка Эрдмана под лестницей только что освободилась, и её дали Антонине Николаевне. Бабель поселился в комнате Утёсова. В комнате Эрдмана на столике возле кровати ещё лежала раскрытая книга и коробка папирос <…>.
И только много лет спустя Эрдман рассказал, что везли его в обыкновенном открытом автобусе. И что он видел Исаака Бабеля со спутницей в открытой легковой машине. По дороге в Сочи, когда автобус остановился, ему разрешили купить виноград. «Когда его арестовали, он был в роскошных белых брюках и в белой шёлковой рубашке, и в Сочи долго ходил по пустой камере, не имевшей никакой мебели. Потом, решившись, улёгся на спину прямо на грязный пол». Зато в поезде «сопровождавшие его в Москву сотрудники НКВД угощали его чёрной икрой, сёмгой, ветчиной и даже коньяком.
В Гаграх съемки «Весёлых ребят» продолжались» (А. Пирожкова).
***
15 мая 1939 года двое таких же «весёлых ребят», сотрудников НКВД, арестовали Бабеля на даче. Как и в эпизоде с Эрдманом, чекисты были предельно вежливы, увозя писателя вместе с женой, Антониной Николаевной, в Москву. В дороге Бабель, не изменив привычно насмешливого тона, сочувственно спросил сопровождающих:
— Что, спать приходится мало? — и даже засмеялся…
Доставив арестованного на Лубянку, чекисты отвезли Антонину Николаевну на квартиру, где продолжался обыск. Вскоре раздался телефонный звонок. Очевидно, был задан вопрос: «Острил?». «Пытался» — последовал ответ.
Как и Бабель, Антонина Николаевна не изменила себе, своему умению сохранять достоинство в любых, самых непредсказуемых ситуациях: попросила у чекистов разрешения уехать, чтобы не опоздать на работу, переоделась и ушла! Работала в Метропроекте целый день, собрав все силы, ездила договариваться с проектной организацией Дворца Советов, просила передать сталь марки ДС для конструкций станции «Павелецкая», которую тогда проектировала. Когда рабочий день закончился, добралась домой и только тогда разрыдалась. Она стала работать как одержимая и еще поступила на курсы шоферов-любителей только затем, чтобы не иметь ни минуты свободного времени.
В январе 1940 года сообщили, что Бабель осужден Военным Трибуналом. Знакомый адвокат устроил встречу с прокурором из Трибунала, худым, аскетичного вида генералом. Он, посмотрев бумаги, сказал, что Бабель осужден на 10 лет без права переписки, с конфискацией имущества. От кого-то, еще до свидания с генералом, Антонина Николаевна слышала, что формулировка «10 лет без права переписки» означает расстрел и предназначена для родственников. Она спросила об этом генерала, пообещав, что не упадет тут же в обморок, если он скажет правду. Но генерал ответил: «К Бабелю это не относится».
«После визита к прокурору она ходила в приемную НКВД за официальным ответом <…> молодой и курносый, очень несимпатичный человек сказал:
— Тяжелое наказание... Вам надо устраивать свою жизнь...».
Явный намек, безнадёжность подтекста приговора, не убедили Антонину Николаевну в том, что Бабель расстрелян, ведь на её заявления и в 1940-м, и в 1941-м годах ответ был один: «Жив, содержится в лагере».
***
В июне 1941 года Антонина Николаевна (вместе с мамой и дочерью) ехала в длительную командировку на Черноморское побережье Кавказа, где началось строительство железной дороги от Сочи до Сухуми с восемью тоннелями на ее пути. Задание заключалось в привязке порталов тоннелей к местности.
22 июня, когда поезд подходил к станции Лазаревская, по вагону разнесся голос из вокзального репродуктора: «Фашистская Германия… вероломное нападение… война…». Прямо на платформе состоялся митинг. Возвращаясь с митинга в вагон, четырехлетняя дочь Бабеля Лида весело сказала: «Ну вот, война кончилась». Многие пассажиры, доехав до Сочи, возвратились в Москву. Антонина Николаевна с родными на автобусе поехала в Новый Афон.
Проектная группа разместилась для работы в большом номере гостиницы, в этом же здании поселилась сотрудники. Очень скоро Новый Афон опустел. Санатории закрылись, на пляжах никого. Понятие «время отпусков» потеряло свой смысл. Антонина Николаевна часто выезжали на строительство тоннелей для осуществления авторского надзора, иногда приходилось ночевать в Гаграх в пустой гостинице Гагрипш. В той самой, где арестовали Эрдмана, и где жила съёмочная группа фильма «Весёлые ребята». Она пробиралась в номер со свечкой в полнейшей темноте. Заснуть не пыталась, мешали воспоминания о приезде в Гагры с Бабелем в 1933 году.
Проектной работы оказалось гораздо больше, чем первоначально предполагалось: месячная командировка в Новый Афон обернулась тремя годами жизни в Абхазии. Первый год войны прожили почти безмятежно. Но война затягивалась, немцы подошли к Туапсе. Железную дорогу начали срочно строить в обход тоннелей. А пока вооружение из Ирана к Туапсе шло по извилистой шоссейной дороге, разбитой до предела. Во время дождей дорога портилась, колонны машин останавливались.
Немцы начали бомбить Тбилиси, Сухуми, Новый Афон. По тревоге приходилось прятаться в канавах, прорытых еще монахами для отвода воды со склона маслиновой рощи. Зенитки стреляли по самолетам, и пустые гильзы падали на спины спрятавшихся от налёта людей.
Скоро немцев в горах разгромили. А когда строители закончили железную дорогу в обход тоннелей, и первые поезда с военным снаряжением пошли по ней, немцев отогнали и от Туапсе. Дорога, конечно, была аховая. Овраги пересекались на шпальных клетках, оползневые участки требовали ежедневной и бесконечной подсыпки гравия под шпалы, который тут же сползал в море. Этот сизифов труд выполняли рабочие бригады из штрафников, которых не посылали на фронт: не доверяли им.
Обстановка в Новом Афоне стала почти прежней, довоенной. Антонина Николаевна часто думала, что если Бабеля освободят и не разрешат ему жить в Москве, то будет очень хорошо поселиться ему здесь, в этом саду с виноградной беседкой и с роскошным видом на море.
Наступил 1944 год. Пора было возвращаться в Москву: дочери исполнилось семь лет, нужно было подумать о ее образовании. Ехали через Сталинград, и пока поезд там стоял, мать с дочерью вышли на площадь. Зрелище полностью разбитого города было ирреальным. В некоторых местах высились только отдельные стены бывших кирпичных домов с проемами окон, все вокруг — сплошной битый кирпич. На вокзальной площади — круглая раковина фонтана с скульптурами детей, посеченных осколками …
Механически подбирая слова, Антонина Николаевна представила, как расскажет об этом Бабелю, когда он вернётся. Он был жаден до впечатлений, становясь в этот миг не регистратором впечатлений — азартным игроком, где на кону жизнь или смерть. Эту его страсть оценивали иногда со скрытой неприязнью. В.П. Полонский, редактор журнала «Новый мир», в дневнике 1931 года писал: «Он присутствовал при смертных казнях, он наблюдал расстрелы, он собрал огромный материал о жестокости революции. Слёзы и кровь — вот его материал. Он не может работать на обычном материале, ему нужен особенный, острый, пряный, смертельный... Читал рассказ о деревне. Просто, кратко, сжато — сильно. Деревня его, также как и Конармия — кровь, слёзы, сперма. Его постоянный материал... Читал и ещё один рассказ о расстреле — страшной силы».
Константин Паустовский, близко знавший Бабеля, судил не столь однозначно: «Человек неслыханно настойчивый, цепкий, желающий всё видеть, не брезгующий никакими познаниями, внешне склонный к скепсису, даже цинизму, а на деле верящий в наивную и добрую человеческую душу. Недаром Бабель любил повторять библейское изречение: «Сила жаждет, и только печаль утоляет сердце».
***
Вернувшись в Москву и кое-как обустроившись в разгромленной квартире, Антонина Николаевна «с великим страхом подала обычное заявление в НКВД с просьбой сообщить о судьбе Бабеля». И облегченно вздохнула, получив ответ: «Жив, здоров, содержится в лагерях». А в 1947-м к этой формулировке добавили: «Будет освобождён в 1948 году». Кто бы ни поверил в желанное, долгожданное известие? Антонина Николаевна отремонтировала квартиру, перетянула мебель, но летом 1948-го вместо встречи с мужем получила стандартную отписку: «Жив, здоров, содержится в лагерях».
Больше она заявлений не подавала, но к ней постоянно подсылали свидетелей, якобы видевших Бабеля; для неё инсценировали встречи с очевидцами его комфортной жизни в лагере и ненасильственной смерти на диванчике у знакомых от паралича сердца. В январе 1954 году, случайно узнав о возможной реабилитации, Антонина Николаевна написала заявление Генеральному прокурору Руденко, получила свидетельство о смерти писателя 17 марта 1941 года… и не поверила. Пыталась отыскать в архивах КГБ конфискованные рукописи Бабеля и не преуспела. В 1984 году узнала, что неверна лишь дата смерти: приговор привели к исполнению в январе 1940-го.
Матвиенко О.И., канд. филол. наук,
зав. научно-экспозиционным отделом музея Н. Островского